Клубок

Анну муж честно предупредил, что будет гулять. Еще до свадьбы. Парень он был видный, Анну любил, не гнушался и посуду помыть, и полку прибить по первой просьбе. В майке-алкоголичке перед телевизором никогда не валялся. Но гулять - гулял.

- Куда это ты собрался? - красиво округлившаяся после замужества Анна упирала кулаки в крутые бедра, и насмешливо щурила черные казачьи глаза.- Да есть у нас в ДК одна женщина, кружок ведет. Одинокая, шкаф ей передвинуть бы, - в тон ей отвечал Петр.- Ну пойди, пойди, подвигай шкафом, - добродушно бросала супруга, и углублялась в изготовление борща. Петр любил, чтобы «аж ложка стояла». Ложка стояла. И не только ложка.

Беременность у Анны была тяжелой, отпустило лишь под конец. В месяц перед родами она сидела в кресле перед телевизором, положив отекшие ноги Пете на колени, и вязала приданое младенцу. УЗИ в семидесятых беременным не делали, и чепчики-распашонки Анна вязала белые - на всякий случай. Она вязала, муж держал клубок. Анна смотрела на подрагивающую нить, тянувшуюся от нее к мужу, и думала, что вот оно, счастье.

Годы шли, сын рос. Подруги юности разводились одна за другой. Анна насмешливо крутила пальцем у виска: «Нашла причину. Гуляет - да и пусть себе. Это не измена. Измена - когда ты со сломанной ногой в больнице, а он - на рыбалке. Иди, дура, мирись».

Она все так же варила борщи, Петр все так же деликатно погуливал. Над Анной сначала смеялись, потом махнули рукой, потом стали уважать. Цыплят по осени считают, брак по крепости мерят.

Петр тем временем эволюционировал из молодого красавца в импозантного мужчину среднего возраста. Он все так же периодически уходил вечерком “помочь коллеге”, правда, уже пореже – на дворе стояли нулевые года, им с Анной было под шестьдесят.

И тут знакомых ошеломило известие - Анна подала на развод. Все ломали головы — что такого должно было произойти, чтобы немолодая уже женщина, спокойно переносившая походы мужа налево, вдруг встала на дыбы.

«Иди мирись, дура», - говорили теперь уже ей. Анна закусывала бледную губу, и отрицательно качала головой, как-то странно, внутрь себя закушенной губой улыбаясь.

- Дура я. Но не могу больше с ним жить, и все. Сын взрослый давно, переживет. Почему-почему. Шла я по парку — осень, солнце, листья. И вижу на скамейке дамочка сидит, такая, удачно мумифицировавшаяся. Сидит, и вяжет. А рядом сидит Петька. Держит клубок в ладонях, и смотрит на нее так, как будто кроме них никого на свете нет. И я поняла, что ничего у нас c ним не было, ничего. Алмат Малатов для для F5